Екатерина II без ретуши - А. Фадеева

Они заявили:

– Примерно в десять вечера – но пусть она непременно отправится с нами.

И я отправилась с ними вместе, но на полпути свернула на дачу Куракина, где бросилась одетой в кровать. Один из офицеров снял с меня сапоги. Я проспала два часа с половиной, затем мы снова тронулись в путь.

До Екатерингофа я ехала на коне впереди Преображенского полка. Во главе двигался эскадрон гусар, затем мой эскорт, состоявший из конногвардейцев, затем, непосредственно предо мной, следовал весь мой двор. Позади, по старшинству, шли гвардейские полки и три армейских.

Я въехала в город под несмолкаемые приветственные крики и проехала прямо в Летний дворец, где меня ждали двор, Синод, мой сын и все придворные. Я отстояла службу; вслед за тем начались поздравления.

Я почти ничего не пила и не ела и почти не спала с шести часов утра в пятницу до середины дня воскресенья. Вечером я легла и заснула. Но уже в полночь в мою комнату вошел капитан Пассек, разбудил меня и сказал:

– Наши люди страшно перепились… Перед ними появился такой пьяный гусар и стал кричать: «К оружию!.. Тридцать тысяч пруссаков идут на нас, чтобы увести нашу мать!..» После этого гвардейцы, взяв оружие, явились сюда, чтобы выяснить, здоровы ли вы. Они заявляют, что уже три часа вас не видели, и обещают спокойно разойтись по домам, убедившись, что вы в полном порядке. Они не слушают ни своих командиров, ни даже Орловых…

Я снова оказалась на ногах и, чтобы не встревожился еще и гвардейский батальон, охранявший двор, пошла к солдатам и объяснила им, почему уезжаю в такой час. Затем я села с двумя офицерами в карету и поехала к войскам.

Я чувствую себя хорошо, сказала я им, и прошу их идти спать и дать мне тоже отдохнуть, ведь я только что легла, не спав три ночи кряду, и я надеюсь, что в дальнейшем они станут повиноваться своим офицерам.

Они ответили, что тревогу подняли слухи об этих проклятых пруссаках и что они готовы умереть за меня.

Я сказала им:

– Ну, вот и хорошо… Благодарю вас всех… Идите теперь отдыхать…

После этого они пожелали мне доброй ночи и много здоровья и удалились, кроткие, как ягнята, к себе в казармы, оборачиваясь на ходу, чтобы еще разок взглянуть на мою карету.

Яков Штелин (1709–1785), выдающийся деятель Российской Академии наук на раннем этапе ее существования. При разборе его архива были найдены записи на немецком языке, которые Штелин вел 28 и 29 июня 1762 года. Они были опубликованы под названием «Записка Штелина о последних днях царствования Петра III» и включены в полное девятитомное академическое издание сочинений Гавриила Романовича Державина:

…1762, 28 июня, в час пополудни. С разводом (в Ораниенбауме) все поехали в придворных каретах в Петергоф, чтобы накануне Петрова дня присутствовать при большом обеде в Монплезире у ее величества императрицы и потом вечером принести поздравления и быть за ужинным столом.

2 часа. По прибытии в Петергоф дворец, в котором живет императрица с ее дамами и придворными кавалерами, найден пустым, и все с удивлением услышали, что она еще в 5 часов утра потаенно уехала в Петербург, всего лишь с камер-юнгферою Катериною Ивановною Черогоротскою и камердинером Шкуриным; находившиеся же при ней кавалеры и дамы ничего не знали о том до полудня.

Продолжительные совещания о том, что делать. Фельдмаршал Никита Юрьевич Трубецкой, канцлер граф Воронцов и граф Александр Иванович Шувалов отправляются, по собственному вызову, в Петербург, с целью узнать, что там делается, и привезти положительные о том сведения.

3 часа. Решаются идти к каналу, находящемуся за дворцом, и на всякий случай иметь наготове шлюпки, яхту и штатс-галеру. Во время перехода по площади пристает к берегу поручик Преображенской бомбардирской роты Бернгорст, приехавший из Петербурга с фейерверком для Сансуси. На подобные ему вопросы он отвечает, что при выезде из Петербурга в 9-м часу слышал в Преображенском полку большой шум и видел, как многие солдаты бегали с обнаженными тесаками, провозглашая государыню царствующей императрицею, но, не обратив на то внимания, поехал, чтобы доставить фейерверк. Тотчас посылают по всем дорогам, идущим к городу, для разузнания адъютантов, ординарцев и гусар. Из числа их возвращаются очень немногие, и притом лишь с известием, что все входы в город заняты.

В Петербурге виден дым в стороне крепости: вероятно, от пушечной там пальбы.

В 4 часа, по слуху, что во главе петербургского возмущения находится гетман граф Разумовский, посылают в Гостилицы за братом его, графом Алексеем Григорьевичем, и идут в нижний сад, к каналу. Между тем продолжают толковать и рассуждать с графом Романом Илларионовичем Воронцовым, Мельгуновым, Гудовичем, генерал-майором Измайловым, Волковым, Львом Александровичем Нарышкиным. Прочие бродят вокруг или сидят на решетке, а иногда подходят для сообщения своих мыслей о том, что следовало бы предпринять. Значительное большинство – того мнения, что прежде всего необходимо поставить в безопасность особу императора и для этого ехать в Кронштадт. Сам император склоняется к тому же, но хочет отплыть в Кронштадт не прежде, как по получении ближайшего известия о положении дел в Петербурге. Один из предстоящих предлагает государю ехать с небольшою свитою, из нескольких знатнейших особ, прямо в Петербург, явиться там перед народом и гвардиею, указать им на свое происхождение и право, спросить о причине их неудовольствия и обещать всякое удовлетворение. Можно быть уверену, говорит это советник, что личное присутствие государя сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, подобно тому как внезапное появление Петра Великого неоднократно предотвращало точно такие же опасности. Гудович и Мельгунов оспаривают такой совет, находя, что исполнение его будет слишком опасно для лица монарха. Сам государь отзывается, что он не доверяет императрице, которая могла бы допустить оскорбить его. На этом дело и кончается.

Граф Роман Илларионович и Волков диктуют и пишут именные указы, и государь подписывает их на поручне канального шлюза. Адъютанты отправляются с этими указами в разные полки и команды. Четыре писца продолжают писать на другом поручне, под руководством Волкова.

Генерал Дивиер, в сопровождении флигель-адъютанта князя Барятинского, едет с одним из таких указов в Кронштадт, чтобы удержать за государем эту крепость; но дает возможность обмануть себя адмиралу Талызину, хотя последний приезжает туда с повелениями императрицы несколькими часами позже его.